КОНСТАНТИН ЕВГРАФОВ
теряла рассудок. Конечно,
Жорка до дома не доехал, и зта доморощенная Медея решила таким оригинальньїм
способом узнать, не у меня ли ночует ее супруг. Тьфу, черт, ведь она ясно
сказала, что дома он ночевал!
Вчерашний вечер мм провели с Гуровьім в "Арагви".
Из-за стола поднялись поздно, когда в ресторане стоял дьш коромислом и
национальньїй оркестр, усиленньїй могучими динамиками, гремел так, что дрожали
фужерн на столе. Ми ВИШЛИ на почти безлюдную улицу Горького и никак не могли отдьшіаться.
"Как ти?" — спросил я. Задумавшийся Гуров вскинул голову и
внимательно по-смотрел мне в глаза, будто я заподозрил его в чем-то:
"Хорошо, а что?" — "Ничего, — сказал я ему, — зкачит, доедєшь
один, А мне, честно говоря, ночние круизи ни к чему".
Я остановил такси, посад ил Гурова и еще раз попнтался утолить своє
любопитство: "И все-таки, в честь чего такие торжества? Не томи, Жора, а
то ведь я не усну". Гуров повернул ко мне бледное в свете уличних фонарей
лицо и проговорил совершенно трезво, без улнбки: "А все ато ради того,
чтобьі сказать тебе: прощай, Паша". — "Прощай, Жора. Спасибо, все
било хорошо".
Мне торопиться бьіло некуда, и я решил прогуляться до
Сретенки пешком.
— Алло, алло, —
звала трубка. — Тьі меня сльїшишь, Павел?
— Сльшіу, хорошо
сльїшу. Как зто случилось?
— Тьі не мог бн
приехать?
— Ну, конечно! А
все-таки, как зто случилось?
— Когда все
уснули, он закрьілся в туалете. Вава сорвал дверь, когда бьшо уже поздно...
Ведь вьі вчера бьши вместе? Он говорил мне...
— Вместе, — кивнул я, будто
бьіВера могла меня видеть.— Сейчас приеду. И пожалуйста, успокойся, — добавил я
уже больше из приличия, чем от необходимости успокоить ее. Как я заметил по
тону ее голоса, поговорив со мной, она пришла в себя и теперь, видно, смирилась
с тем, что произошло и что теперь не бьшо возможности изменить.
Я положил трубку и посмотрел на окно. Уже почти совсем
рассвело, и я мог хорошо различить на картине, висящей на противоположной
стене, бельїй треугольник паруса на гребне пенящейся волньї. И только теперь до
меня дошел смьісл зтого предрассветного разговора, я Наконец понял, что
произошло, и стал проваливаться в темную пустоту. Так бьівает, когда
смертельная опасность настигает тебя, проносится мимо, и тьі не успеваешь
напугаться, и лишь потом подкашиваются ноги, и во рту становится сухо. Все зто
настолько нереально, что я, как в бреду, протянул руку и осторожно нащупал
телефонную трубку. Она еще хранила тепло моей ладони. Конечно же, зто
бнл не сон. Боясь пошевелиться, чтобьі не растерять слова, которьіе мне
говорила Вера, я закрьш глаза и стал прокручивать в памяти вчерашний вечер.
Он позвонил мне вчера во второй половине дня и спросил, чем
я буду занят вечером. Дел у меня никаких не бьшо, и я поинтересовался, не
собирается ли он пригла-сить меня в ресторан. Кажется, Гуров даже икнул от
неожиданности.
— Тьі
неинтересньїйчеловек, Пашка, — проворчал он. — Тьі не можешь даже самому себе
сделать сюрприз. Я действительно приглашаю тебя в "Арагви".
Понимаешь, Бобер, у журналиста вдруг появились лишние деньги.
— Лишние? —
спросил я.
— Ну да! Лишние
— зто когда о них не знает жена. Такое случается, хотя и очень редко. Можно сказать,
исторический случай. Но дело даже не в зтом: в кои-то пеки раз, Паша, хочется
почувствовать себя человеком.
Тут я спорить не стал: где ж еще и почувствовать себя
человеком, как не в "Арагви"! Гуров велел бьіть к семнад-цати
ноль-ноль в вьіглаженньїх штанах и при галстуке. Я сказал, что сейчас,
напротив, можно ходить в ресторанн и театрьі в мятьгх штанах и трикотажньгх
свитерах.
— Трепло, —
буркнул Гуров и повесил трубку.
В семнадцать ноль-ноль мьі встретились у "Арагви".
Крспко сбитьій швейцар, заметав Гурова через застеклен-11 v ю дверь, на которой
висела табличка " Мест нет", вьішел ему навстречу и, едерживая крутой
спиной нетерпеливую пчередь страждущих, пропустил нас, и мн, не испьггавая
никаких неудобств, оказались в гардеробной.
— Послушай, — не
вьщержал я, — у тебя здесь
открьгг . чет? Мне кажется, мн могли бн пройти сюда и в трусах, а?
— Могли бн, —
согласился Гуров, — только не принято. Он взял меня под руку и повел по
лєстнице, устланной
красньїм ковром, вниз. А когда к нам подошел импозант-нмй
метрдотель с приклеенной ульїбкой и проводил в уютньїй уголок за отдельньїй
столик (на две персони!), я уже ничему не удивлялся и действительно
почувствовал себя персоНой.
— Здесь вам
будет удобно, — сказал метр и отошел, пожелав нам приятно провести вечер.
И тотчас, повинуясь его неуловимому знаку, поданному
мимоходом, у столика, как из-под земли, вьірос обаятель-нейший белозубьій
красавец. Таких я видел только на раскрашеиньїх картинках, которьіе в первне
послевоен-ньіе годм на железньгх дорогах южного направлення суетливо продавали
по вагонам невзрачньїе субьектьі, почему-то всегда притворявшиеся глухонемьіми.
"Люби меня, как я тебя!" — так било написано под портретами красавцев.
И БОТ теперь зтот "люби меня, как я тебя!", словно
сошедший с достопамятной открьггки, ослепительно ульї-баясь, готов бьіл,
кажется, стоять перед нами вечность, лишь бьі только мьі без суетьі и
легкомьісленной поспеш-ности вьібрали то, что изволим кушать. И подсказки его
как бьі вовсе и не бьіли подсказками (разве он осмелится советовать таким
уважаемьім гостям!), зто бьіли идеи, так сказать, импульсьі, дающие
стратегическое направление нашим умам, не более того.
— "Наполеон"?
— переспросил он снисходительно, однако ж не настолько, чтобьі смутить нас
нашим невеже-ством. — Могу предложить "Двин".
— А... — хотел
бьіло вклиниться я, вспомнив, что в последний раз пивал зтот коньяк лет зтак
тридцать назад и с тех пор о нем не било ни слуху ни духу, но Гуров больно
наступил мне на ногу, и я только молча кивнул. — Нуда... Конечно, — и больше уж
не пьітался лезть в калашньїй ряд.
Теперь я только надеялся с несвойственной мне
мсти-тельностью усльїшать из уст красавца такие родньїе и привьічньїе моєму
слуху вираження, как "нету", "кончи-лось", "не
держим" и все, конечно, "с сожалением", "к огорчению",
"увьі", чтобьі хоть чем-то смутить зтого невозмутимого и
самоуверенного пижона. Но "увьі" сказал я мьісленно сам себе, потому
что здесь, судя по всему, ничего не кончалось и все держали.
— Что будем
курить? — спросил меня Гуров, когда заказ, кажется, бьіл уже принят.
И тогда я не сдержался и вьшалил:
— Только
"Герцеговину Флор"! Иначе я ухожу. Красавец блеснул ослепительной
ульїбкой и изящньїм
движением вьінул кончиками пальцев из кармана своєю
безукоризненного голубого пиджака роскошную пачку "Герцеговини Флор".
Я бьіл сражен.
— Ничего не
забьіли? — и опять белоснежная улнбка.
— Благодарим
вас, — кивнул Гуров. — Если что вспом-ним, скажем.
Красавец, как-то грациозно изогнувшись, будто боялся в
развороте удариться о невидимую притолоку, повернул-ся и показал нам спину.
— Вот! —
обрадовался я. — Наконец все же виперла из него хамская сущность!
— Ти о чем?
— Мне
рассказнвали, в Английском
клубе, знаешь, там, ще сейчас музей Революции, так вот в Английском клубе
гарсони отходили от стола задом. А зтот?
— Но ти же не в
Английском клубе, — Гуров засопел и, кажется, серьезно обиделся. — А вообще-то,
если б ти не бнл моим гостем, я назвал би тебя свиньей. Но я зтого не сделаю,
потому что я воспитанньш человек.
— А что же я?
— Если ти сейчас
же одумаешься и извинишься за своє свинство, то тоже будет воспитанньш.
Видно, я действительно слишком рагнгрался.
— Извини, друг
мой Жора, честное слово, я нечаянно, — я дотянулся до его руки, лежащей на
столе, и нежно-нсжно погладил длинньїе тонкие пальцн. — Я так думаю, ■по зто
нервное. Но истерики не будет — я одержу себя, поверь.
— Паяц, —
буркнул Гуров, все еще продолжая сердить-я, — но я уже видел, что моє извинение
вполне удовле-
орило его.
Да и не мог Гуров на меня долго сердиться — слишком хорошо
ми знали друг друга, чтобн обращать внимание на всякне пустяки. А как ему бьшо не обидеться, если он
вьікладьівался, как мог, а зтот гарсон только что нос мне салфеткой не вьггер,
да и то потому, что я не попросил его об зтом. И вместо благодарности —
хамство! Переиграл немного, сознаюсь. Однако...
Комментариев нет:
Отправить комментарий