"Для тех же секретарш"

И, наверно, для тех же сек­ретарш стало бы настоящим открытием то, что их патрон владеет пятикомнатной квартирой в Пати — одном из престижных районов Рима.

В квартире этой в течение последнего полуго­да постоянно жила двадцатилетняя молдавская проститутка, которую Федюшкин вывез из Одес­сы. То, что он требовал от нее и что она беспре­кословно исполняла, конечно, не поддается ни­какому описанию и может быть опубликовано лишь в специальных медицинских изданиях. Уж на что Нужкин считал себя небрезгливым, а и его чуть не стошнило, когда он просматривал тайную видеозапись некоторых утех...

—  Послушайте, я вас где-то видел, — заявил Нужкин, энергично встряхивая поросшую жест­кими рыжими волосами руку Федюшкина.

Склонив голову набок, первый заместитель ми­нистра снисходительно улыбнулся.

—   Вряд ли. Я мало куда выбираюсь. И уж в Соединенных Штатах точно не был.

—   Л я вас видел не в Штатах, — почти зло проговорил Нужкин. И щелкнул пальцами. — Вспомнил! Ну конечно же! Я вас видел в Риме. Вы потягивали мартини в летнем кафе на Пьяца Навона. В полном одиночестве. Кого-то ждали. Наконец, к вам подошла парочка: мужчина с очень симпатичной курчавой бородкой и прелест­ная сеньорита в белом платье. Я даже могу ска­зать, на какой машине вы все потом умчались. Это был темно-синий «опель-омега» 3000 8\У.

Мне кажется, если я поднапрягусь, то и номер этого лимузина вспомню. А? Как у меня память? Что скажете? Правда, потрясающая?

На Федюшкина было жалко смотреть. Он ка­зался раздавленным...

—  Так это были вы? — дожимал немилосерд­ный Нужкин, неотрывно глядя на свою жертву.

Вместо ответа Федюшкин дрожащей рукой до­стал платок и стал вытирать им лицо, на котором вдруг обильно выступили крупные капли пота.

—   У Валерия Сергеевича сегодня юбилей, — пришел, наконец, на помощь хозяину дома Гли-ваков, который с большим интересом наблюдал за этой сценой. — Шестьдесят лет!

—   Славный малый! — Нужкин хлопнул по пле­чу сановника. — Только молчаливый. Но ниче­го, я думаю, отойдет помаленьку. — И снова хлоп­нул Федюшкина по плечу. — Подарок за мной!

Повернувшись, он наткнулся на изучающие взгляды банкира и его министра безопасности.

—   Сергей Алексеевич Горинский, известный финансист, — подоспел Гливаков. — Илья Се­менович Сидорчук, генерал КГБ в отставке.

—   КГБ! Опять что-то замышляете, а? Признай­тесь, Илья Семенович? — засмеялся Нужкин, за­глядывая в глаза Старику.

—   Да что вы! — добродушно отвечал тот. — Нес это уже в прошлом, — добавил он с легкой грустью, очень натурально. Возможно, ожидал, что Горинский возьмет инициативу в свои руки. Но финансист упорно молчал, разглядывая аме­риканца с неподдельным интересом.

—   А как же тот паренек? — с откровенной ус­мешкой поинтересовался Нужкин.

—   Какой паренек?

—   Мне кажется, это был Никитин.

—   Вы с ним знакомы?

—   Знаком. Может быть, вы обратили внима­ние? Я очень общительный. Быстро схожусь с самыми разными людьми. А уж знакомлюсь еще быстрее.

Старик кашлянул.

—   Да, надо сказать, это бросается в глаза, — за­метил он.

Тогда ваше дело плохо...

—   Тогда ваше дело плохо, — сказал Ники­тин, — потому что этот контроль может осущест­влять лишь Горинский. Лично. Система прин­ципиально построена таким образом, что иначе она не работает...

С минуту Арсентьев обдумывал слова Ники­тина.

—   Да разве? — произнес он с сомнением. — Мне кажется, достаточно выявить членов Кон­сорциума.

—   Вы глубоко заблуждаетесь! — покачал голо­вой Никитин. — Представьте себе, что я, будучи, скажем, начальником шахты или директором за­вода, вхожу в Консорциум. И вам сей факт до­подлинно известен...

—   А для этого, между прочим, не нужно про­водить никаких расследований, — подал голос Молодцов. — Дело втом, что Консорциум офици­ально зарегистрирован. Так и называется: Обще­ство содействия научно-техническому прогрессу "Консорциум". Что-то вроде бывшего ВОИР. Внешне все чрезвычайно благопристойно и не­винно.

—  Почему именно "Консорциум"? — недо­уменно спросил Арсентьев.

Молодцов пожал плечами.

—   Вряд ли вам кто точно скажет. Думаю, здесь сыграла свою роль склонность Горинского к само­иронии... Не исключено, что привлекла как бы респектабельность этого слова, обращенного к провинциальной публике.

—   Вот видите! — подхватил Никитин. — И что вам даст знание того, что я член Консорциума? Прокурору настучите? Но у прокурора, даже если он никак не повязан, дел выше головы, и всякую бредятину он расследовать не станет. А вот ва­шей особой могут очень пристально заинтересо­ваться. В самом деле! Люди тихо-мирно живут, трудятся. А тут появляется некий субъект, делает какие-то странные заявления, пытается опоро­чить достойных руководителей... Указ президен­та о тридцати сутках, между прочим, никто не отменял. А в камере предварительного заключе­ния, мой друг, может очень многое случиться.

Арсентьев усмехнулся.

—   Вы очень красноречивы. И все же! Хоте­лось бы знать, на чем же строится подчинение в Консорциуме?

—   А на чем строится подчинение в "коза но-стра"? — спросил Никитин. — Закон омерты.

—   Но это все-таки не "коза ностра", — возра­зил Арсентьев.

—   В том смысле, что много опаснее, — прого­ворил Никитин. — Думаю, что, если ваш инте­рес к Консорциуму в самое ближайшее время не пропадет, вам уж точно придется ходить на тол­чок с этой игрушкой. — Никитин кивнул на пис­толет, который Арсентьев по-прежнему сжимал в руке. — Только, в отличие от меня, у вас не будет восемнадцати с половиной миллионов долларов.

Лицо у Арсентьева на мгновенье исказилось злобой.

—   Их нет пока и у вас!

—   Увы!

—   И все-таки, на чем строится подчинени? — Арсентьев повернулся к Молодцову. — Хотя бы на этот вопрос вы мне можете ответить.

—   Хотя бы... — усмехнулся Молодцов. — Хо­рошо, на этот вопрос я вам "хотя бы" отвечу. В основе всего лежит конкретика. У Сидорова одна, у Петрова другая и так далее.

—   Какая конкретика? — не понял Арсентьев.

Огонек щелкнул пальцами...

—   В этом. — Огонек щелкнул пальцами, и Макс живо освободил от бумажной обертки портрет, куп­ленный в галерее на Садовой. — Узнаете?

—   Разумеется. Это Валентин Никитин. Одно время он работал вместе с дядей, потом они ра­зошлись... Портрет написан по памяти.

—   Этот человек, — помолчав, негромко про­изнес Огонек, — застрелил двух моих людей. По­верьте, не самых худших. И принял деятельное участие в моем расстреле... Не его вина, что я остался жив. Кроме того, он убил одну молодую прекрасную женщину, которая готова была со мной сотрудничать...

Нелли покачала головой.

—   Это все ужасно, что вы говорите.

—   Я повешу его портрет в своем кабинете. Буду смотреть... Размышлять... Может быть, кое-что пойму. Но я хочу, чтобы рядом висел и мой соб­ственный портрет.

—   Зачем?

Огонек сделал неопределенное движение и по­молчал, прежде чем ответить.

—   Мне кажется, я знаю себя, — произнес он со странной улыбкой. — Если вы угадаете то, что я знаю о себе, значит, вы и Никитина изобрази­ли правдиво.

—   Но это займет не так уж мало времени, — предупредила Нелли.

—   Что мне время? Я почти отошел от дел. Буду приезжать к вам каждый день на один час. Уст­роит?

—   Вполне.

—   Стало быть, договорились.

Огонек встал и хотел уже прощаться, как дверь отворилась и в студию вошла девушка...

—  Святые угодники! — пробормотал Огонек. — Я даже не знал, что бывают такие красивые...

Даже Макс, которого женские прелести всегда оставляли равнодушным, и тот кашлянул и сде­лал движение головой, словно ему вдруг стал те­сен ворот рубашки.

Это была Марина Молодцова.

—   У нас, оказывается, гости, — удивительно мелодичным голосом проговорила она, с улыб­кой останавливаясь напротив мужчин.

—   Господин Огонек и... — Нелли споткнулась.

—   Просто Макс. — Макс неловко изобразил что-то вроде поклона.

—   А я просто Марина. — И рассмеялась. — А вы, значит, ужасные и знаменитые разбойники?

—   Но добрые внутри, — тем же шутливым то­ном продолжил Макс.

—   Как интересно! — Марина отступила и опус­тилась в одно из кресел, предложив жестом Огонь­ку и Максу тоже садиться. Оба послушно усе-НИОЬ на диван.

{насте, чего мне хочется больше всего? — продолжала Марина, озорно поблескивая свои­ми прекрасными и необычными ярко-фиалко­выми глазами. — Я мечтаю, господин Огонек, побывать у вас в гостях!

Огонек от неожиданности рассмеялся.

—   Зачем? — поднял он брови.