Тогда я сплю!

—   Тогда я сплю, — проговорила Клаша, на­крываясь одеялом с головой.

—   Ну? Так-таки ничего не брезжит? — спро­сил незнакомец хозяина.

—   Вы... — С озарившимся от догадки лицом Соломонов поднес руку ко лбу.

—   Наконец-то! Только не надо никаких имен! — жестко предупредил незнакомец, и в руке у него тускло блеснул вороненый ствол пистолета с глу­шителем. — За имя вы получите пулю.

—   Хорошо. — Соломонову было трудно ото­рвать взгляд от оружия. — Теперь я все понял... Это ведь вы подослали ко мне Клашу?

Громила вытащил изо рта сигарету и стряхнул пепел на пол.

—  Клаша была вашей надеждой, — прогово­рил он. — Клаша, если хотите, это мое свиде­тельство перед Богом, что я не хотел вас убивать. Иначе я давно отправил бы вас на тот свет. Вам это понятно?

—   Да, — с трудом разомкнул губы Соломо­нов.

—   А так, я думал, — продолжал амбал, — ста­рец вы многомудрый, сообразите, что от некото­рых материй стоит держаться подальше. Думал и надеялся, что наш общий знакомый обойдет вас стороной.

—   Нужкин... Боже мой! — Соломонов обли­зал пересохшие губы.

—   Но нет... Увы и ах! Все мои надежды рухну­ли. И наш друг к вам пожаловал, и на просьбу его вы откликнулись... Теперь вот в Штаты со­брались. Вы не оставили мне другого выбора. И я пришел сказать вам... прощайте!

—   Нет, нет! Погодите! — умоляюще закричал Соломонов. — Да, я совершил ошибку, признаю! Мне не стоило ворошить старые дела. Но ведь... это не такая непоправимая ошибка. Послушай­те! — Он задыхался от волнения, ему не хватало воздуха. — Я знаю, какими огромными возмож­ностями вы располагаете. Нужно быть полным безумцем, чтобы как-то задеть вас.

—   Но вы же задели, и даже очень, — усмех­нулся незваный гость.

—   Я не видел вас вот так — лицом к лицу, и как-то не сознавал, — лихорадочно частил Соло­монов Теперь... теперь мне все ясно. Предельно ясно! Америка? Это смешно, честное слово! Вы меня в любой Америке достанете! Послушайте, я же это прекрасно понимаю...

—   А вот я вас не очень. О чем вы?

в*

—   Давайте договоримся! Ведь можем же мы договориться. Я сДелаю для вас все, что вы захо­тите. Честное слово, я могу быть очень полезен. О том, что вы там... Ни-ни! Боже мой! Клянусь! Вы мне просто вырвете язык, если я хоть когда-нибудь, хотя бы каким-нибудь намеком дам по­нять... Но я же не самоубийца, не сумасшедший!

—   Вон вы о чем!

—   Вы сейчас меня убьете, Нужкин сразу запо­дозрит, чьих это рук дело. И тоже примет какие-нибудь меры. А так я скажу ему, что вы эмигри­ровали несколько лет назад, придумаю что-либо подходящее... — Соломонов остановился, и на последнем выдохе договорил: — Прошу вас! Я вас умоляю! Я не хочу умирать! Я все сделаю...

На лице гостя появилась недоуменная грима­са, он опустил голову и несколько минут сидел молча. Затаив дыхание, обливаясь потом и по­минутно вытирая его рукавом халата, Соломо­нов ожидал своей участи.

—  Хм! Это неожиданный поворот в сюжете, — сказал мужчина.

Он испытывающе посмотрел на старого адво­ката. Под этим пронзающим насквозь взглядом Соломонов задрожал, ноги у него подкосились, и он сел на кровать ни жив, ни мертв.

Никитин с сомнением хмыкнул

Никитин с сомнением хмыкнул:

—  Боюсь, это вряд ли возможно.

—    А что вы тогда дурацкие вопросы задаете?

—    Интересное кино! — возмутился Никитин. — Вы же руководитель. У вас должен быть план.

—    Вы принимаете мое предложение?

—    А как насчет пальцев и прочих конечнос­тей?

—    Забыли об этом!

—    Ну, что скажешь, Кира? — Никитин пере­вел взгляд на Молодцова.

—    Мы что, разве уже не едем в Австрию? — спросил Молодцов.

—    Почему не едем? Маленько тормознем. По­можем товарищу... — Никитин посмотрел в глаза Арсентьеву. — За соответствующее вознагражде­ние. А то я, честно говоря, поиздержался.

—    Разумеется, разумеется, — кивнул Арсен­тьев. — Но сначала давайте поговорим о работе, которая нам предстоит. Есть у вас какие-нибудь соображения на этот счет?

—    Соображения?

Послушайте, вы работали на Горинского как один из руководителей его службы безопасности. А господин Молодцов был вторым человеком в Консорциуме. 

—    И формально остается им и по сей день. Поэтому меня интересуют ваши соображесоображе­ния. Задача вам известна. Либо заставить Горин­ского отказаться от участия в создании враждеб­ной нам партии, либо... — Арсентьев выдержал короткую паузу и твердо договорил: — Либо фи­зически ликвидировать его.

—  Ей-Богу, лучше бы я вам звезду с неба до-

—   У нас другие ценности.

—   Например?

—   Например, интеграция в мировой экономи­ческий рынок.

—   Я же говорил — нефть, — удовлетворенно кивнул Никитин. — Нефть и газ. За нефть и газ вам платят мировые цены. А все остальное вам — до лампочки.

—   А вы что, политик? — окрысился Арсен­тьев.

—   Я? Упаси Боже! — пожал плечами Ники­тин. — Я просто когда-то служил этому государ­ству. Отстаивал его интересы. Пока в сентябре 1991-го мне не дали пинка под зад. Теперь я меч­таю стать гражданином Белиза. Я просто стран­ствующий джентльмен в поисках семнадцати миллионов долларов. С половиной!

—   Надеюсь, что так оно и есть, — проговорил Арсентьев. — Так вот, передо мной (и вами, если мы придем к соглашению) стоит предельно кон­кретная задача: добиться того, чтобы Горинский отказался от участия в создании партии, о которой мы говорили. Об остальном позаботятся другие.

—  И как вы себе это представляете? Арсентьев ухмыльнулся.

—  Допустим, вы придете к Горинскому, по­хлопаете его по плечу и скажете: "Сережа, кон­чай ты этой лабудой заниматься!" И он вас по­слушает.

Никитин с сомнением хмыкнул:

—  Боюсь, это вряд ли возможно.

—    А что вы тогда дурацкие вопросы задаете?

—    Интересное кино! — возмутился Никитин. — Вы же руководитель. У вас должен быть план.

—    Вы принимаете мое предложение?

—    А как насчет пальцев и прочих конечнос­тей?

—    Забыли об этом!

—    Ну, что скажешь, Кира? — Никитин пере­вел взгляд на Молодцова.

—    Мы что, разве уже не едем в Австрию? — спросил Молодцов.

—    Почему не едем? Маленько тормознем. По­можем товарищу... — Никитин посмотрел в глаза Арсентьеву. — За соответствующее вознагражде­ние. А то я, честно говоря, поиздержался.

—    Разумеется, разумеется, — кивнул Арсен­тьев. — Но сначала давайте поговорим о работе, которая нам предстоит. Есть у вас какие-нибудь соображения на этот счет?

—    Соображения?

продолжал Арсентьев

Значит, я так понимаю, — продолжал Ар­сентьев, выдержав минутную паузу, — палец Нел­ли вас вполне устроит?

—   Мне бы хотелось вернуться к началу нашей беседы, — добродушно проговорил Никитин.

—   Пожалуйста! — с готовностью согласился Арсентьев. — Я вас слушаю.

—   Давайте все-таки попробуем договориться, — предложил Никитин. — Пока у нас это не полу­чилось, потому что вы уж очень уклончивы, Па­вел Николаевич. Какая-то группа за вами... Что за группа? Не ясно. Какие мотивы у вас? Тоже как-то в тумане. Вместо того, чтобы прояснить ситуацию, вы настойчиво предлагаете нам палец несчастной девушки... Мне кажется, вы как-то слишком уж увлеклись этой темой.

—   Я не понимаю, что вы хотите, — зло при­щурился Арсентьев.

—   Он не понимает, что мы хотим! — изумлен­но сказал Никитин, обращаясь к Молодцову. И снова перевел взгляд на Арсентьева: — Ну, вы даете, Павел Николаевич! Мы хотим ясности, только и всего! Правда, разговор у нас какой-то очень нервный. Может, оттянемся маленько? У меня найдется бутылка приличного коньяка. А?

—   Не надо коньяка, — ответил Арсентьев. — А к началу разговора, если хотите, можно вер­нуться. Я предложил вам сотрудничество, вы от­клонили мое предложение...

—   Минуточку, минуточку! — перебил Ники­тин. — Вы говорили вообще... А что будет, если нудет... Так предложения не делаются.

—   Возможно, вы правы, — согласился Арсен­тьев. — Начну сначала...

—   Очень хорошо! Начните сначала, — добро­душно проговорил Никитин, поудобнее устраи­ваясь на диване.

—   Чтобы вам было понятнее, — начал Арсен­тьев, — пойдем от общего к частному. Общее — это досрочные президентские выборы. К ним уже усиленно готовятся. Среди прочих — наш общий друг Сергей Алексеевич Горинский. Он участву­ет в оформлении политической партии, которая намерена выставить своего кандидата на прези­дентских выборах.

—   Детский сад! — пренебрежительно фыркнул Никитин.

Арсентьев покачал головой.

—  Наши аналитики думают иначе. За этой но­вой партией могут встать огромные людские мас­сы. Все машиностроительные заводы, включая ВПК и армию, фабрики, шахты... Они будут го­лосовать не за московских придурков, а за свой собственный экономический интерес — субси­дии, тарифы, расценки, рынок сбыта, платежи, зарплата, уровень жизни...

—  А идеология? Арсентьев пожал плечами.

—    Насколько я знаю, основные постулаты до сих пор четко не сформулированы. Но, надо пола­гать, это опора на собственные силы, а значит, — почвенничество, консерватизм, патриотизм...

—    Соод-Ьиу, Атепса! — засмеялся Никитин и закинул руки за голову.

Однако Арсентьев, похоже, не склонен был ве­селиться.

—   До сих пор средствам массовой информа­ции, которые мы контролируем, удавалось дисдис­кредитировать это течение криками "национа­лизм", "фашизм"... — мрачно проговорил он. И вдруг зло ощерился: — Ручки опустите!

—   Что? — кажется, растерялся Никитин.

—   Руки, говорю! — проревел Арсентьев. — Только медленно, медленно. Вот так...

Какой вы мнительный, — покачал головой Никитин, опуская руки на колени.

Глава пятая

—   В этом. — Огонек щелкнул пальцами, и Макс живо освободил от бумажной обертки портрет, куп­ленный в галерее на Садовой. — Узнаете?

—   Разумеется. Это Валентин Никитин. Одно время он работал вместе с дядей, потом они ра­зошлись... Портрет написан по памяти.

—   Этот человек, — помолчав, негромко про­изнес Огонек, — застрелил двух моих людей. По­верьте, не самых худших. И принял деятельное участие в моем расстреле... Не его вина, что я остался жив. Кроме того, он убил одну молодую прекрасную женщину, которая готова была со мной сотрудничать...

Нелли покачала головой.

—   Это все ужасно, что вы говорите.

—   Я повешу его портрет в своем кабинете. Буду смотреть... Размышлять... Может быть, кое-что пойму. Но я хочу, чтобы рядом висел и мой соб­ственный портрет.

—   Зачем?

Огонек сделал неопределенное движение и по­молчал, прежде чем ответить.

—   Мне кажется, я знаю себя, — произнес он со странной улыбкой. — Если вы угадаете то, что я знаю о себе, значит, вы и Никитина изобрази­ли правдиво.

—   Но это займет не так уж мало времени, — предупредила Нелли.

—   Что мне время? Я почти отошел от дел. Буду приезжать к вам каждый день на один час. Уст­роит?

—   Вполне.

—   Стало быть, договорились.

Огонек встал и хотел уже прощаться, как дверь отворилась и в студию вошла девушка...

—  Святые угодники! — пробормотал Огонек. — Я даже не знал, что бывают такие красивые...

Даже Макс, которого женские прелести всегда оставляли равнодушным, и тот кашлянул и сде­лал движение головой, словно ему вдруг стал те­сен ворот рубашки.

Это была Марина Молодцова.

—   У нас, оказывается, гости, — удивительно мелодичным голосом проговорила она, с улыб­кой останавливаясь напротив мужчин.

—   Господин Огонек и... — Нелли споткнулась.

—   Просто Макс. — Макс неловко изобразил что-то вроде поклона.

—   А я просто Марина. — И рассмеялась. — А вы, значит, ужасные и знаменитые разбойники?

—   Но добрые внутри, — тем же шутливым то­ном продолжил Макс.

—   Как интересно! — Марина отступила и опус­тилась в одно из кресел, предложив жестом Огонь­ку и Максу тоже садиться. Оба послушно усе-НИОЬ на диван.

{насте, чего мне хочется больше всего? — продолжала Марина, озорно поблескивая свои­ми прекрасными и необычными ярко-фиалко­выми глазами. — Я мечтаю, господин Огонек, побывать у вас в гостях!

Огонек от неожиданности рассмеялся.

—   Зачем? — поднял он брови.

—   Ну, как вы не понимаете! Я представляю себе, как небрежно скажу кому-нибудь: "Огонек? Как же! Знаю, знаю. Я даже бывала у него в гос­тях..." Это будет такой улет!

—   Ну, если вам так хочется... Пожалуйста! Я буду рад видеть вас у себя в любое время.

—   Что, даже сейчас?

—   Конечно!

Марина захлопала в ладоши и вскочила :

—   Едем!

—   А вы? Может быть, составите нам компа­нию? — Огонек повернулся к хозяйке дома.

—   Мне кажется, я буду там лишней, — пожа­ла плечами Нелли.

—   Не надо, не надо, не надо! — по-детски за­частила Марина, умоляюще глядя на Огонька. — Она мне все испортит. Я одна должна ступить в ваше логово, где на каждом шагу меня будут под­стерегать страшные опасности и невиданные ис­кушения... А с Нелли получается какая-то экс­курсия профсоюзных активистов и передовиков производства нашей орденоносной фабрики...

—   Спасибо тебе, милочка, на добром слове, — усмехнулась художница. — Но ты права. Лучше мне остаться дома.

—   Она проводила их до самого крыльца. Здесь Марина чмокнула свою подругу http://www.cci.zp.ua/index.php?option=com_content&view=article&id=96:-2010-&catid=39:2009-07-21-13-12-10&itemid=62 в щеку. Не сердись http://www.globalua.com/site75665.htm, дорогая!

—   Буду ждать тебя.

—   Пусть за мной кто-нибудь заедет ближе к вечеру, — довольно громко проговорила на про­щание Марина. — Нужкин или Крунфельд. — И обратилась к Огоньку: — Вы ведь не возра­жаете?

Огонек дал понять, что во всем и всецело со­гласен с ней, а Макс с неожиданной для него галантностью открыл перед ней калитку.

Глава пятая

В карманах — ни копья. Но "мерседес" он бро­сил на окраине Москвы без сожаления. Ехал зай­цем на троллейбусах через весь город. Ох, тащи­лись! Кажется, выскочил бы и бегом побежал... Господи, что он с ним сделает! Убить, подлеца, мало...

Оказалось — дома!

Напряжение спало, и вдруг навалилась такая слабость, что Никитин не мог сдвинуться с мес­та. Стоял в прихожей неподвижно и молча смот­рел.

Молодцов попятился.

—       Если хоть пальцем меня тронешь... Никитин прошел в гостиную — упасть в крес­ло, закурить...

И — остолбенел. В его кресле сидел мужчина и листал газету.

—  Здравствуйте, Валентин Геннадьевич! — бро­сил он, мельком взглядывая на Никитина. Дочи­тал заголовок, быстро перелистал и, наконец, от­ложил газету. Все одной рукой. Потому что в дру­гой у него оказался пистолет. С глушителем. —

у Огонька с куражом полный порядок

—   И у Огонька с куражом полный порядок.

Крунфельд не успел ответить — раздался сиг­нал радиотелефона. Нужкин взял трубку и услы­шал знакомый голос.

—   Яшенька, душа моя! — приветствовал его Соломонов. — Звоню, как договаривались. С тебя причитается...

—   Нашли?

—   Он еще спрашивает! Смешно говорить. Чтоб я да не нашел!

—   И кто? — Нужкин замер.

—   Не по телефону! — ответил адвокат. — Тем более что я обнаружил еще кое-что. Навел, зна­ешь, осторожненько справочки по своим кана­лам. Так вот, твой бывший подельник — теперь большой человек.

—   Лев Михалыч, я смогу приехать сегодня только поздно вечером.

—   Да хоть в полночь, душа моя! Жду тебя! — И Соломонов закончил разговор.

—   Сегодня не получится с визитом к девоч­кам, — произнес Нужкин, кладя телефонную трубку. — Давайте завтра.

—   О'кеу, — кивнул Крунфельд. И добавил, бе­рясь снова за фотокамеру: — Смотрите, кто-то еще пожаловал.

На площадке перед воротами остановилась но­венькая блестящая черная "Волга", из которой показался седовласый высокий и представитель­ный господин с Золотой звездой на лацкане тем­ного костюма. Бросив что-то водителю, он бы­стрым энергичным шагом прошел к воротам и скрылся за ними.

—   Михаил Васильевич Круглов, — сказал Нуж­кин в ответ на вопросительный взгляд Крунфель-да, — директор одной из самых крупных россий­ских ГЭС, Чернодонской.

—   А, так это тот самый! — воскликнул Крун­фельд. — Туз из колоды Горинского.

—   Один из тузов, правильнее сказать. И ду­маю, что даже не козырной.

—   Козырей придерживают до последнего мо­мента, — кивнул Крунфельд.

—   Вот именно. Что, если мы с вами потащим за этот кончик?

—            А доводы?

—   Горинский прикрыт Стариком, к нему не подступишься. А через Круглова мы можем вый­ти на Консорциум.

Крунфельд размышлял некоторое время.

—    И что, вы так ничего и не знаете о Консо­рциуме? — спросил он.

—    Почти ничего. Известно, что он объединя­ет очень многих руководителей промышленных предприятий, а также главных специалистов по всей стране. Разбит на региональные отделения. И весь, от какого-нибудь безвестного рудника на Крайнем Севере до крупного завода ВПК в Ка­лининградской области, пронизан железной дис­циплиной.

—    И на чем же эта дисциплина держится? — с удивлением спросил Крунфельд.

Вот! Это первый вопрос, на который я очень хотел бы получить ответ. В конечном счете, —

—    помолчав, продолжил Нужкин, — всякая дисцип­лина держится на страхе и на деньгах. Но откуда этот страх? И откуда эти деньги?

—    Консорциум — политическая организация?

—    Полагаю, Консорциум изначально задумы­вался как сила, которая способна смести все пре­пятствия и привести к власти своих руководите­лей. Но я не знаю даже, какую идеологию они исповедуют — либеральную или консервативную.

—    Если исходить из того, что вы рассказали о Старике... — Крунфельд на секунду задумался. — Вряд ли он станет служить либералам.

Нужкин откашлялся.

—   А откуда вы знаете, на кого в действитель­ности работает Старик?

—   Даже так?

—   И никак иначе.

—   Но так же свихнуться можно.

—   А я вас предупреждал, мой друг. Если вам нужен спецназ, то вы ошиблись дверью. У нас здесь работа на сообразительность.

—   Только от нее почему-то иногда умирают, — хмыкнул Крунфельд. — Бедняга Барнет, наверно, скончался от умственного перенапряжения.

Нужкин нервно пробарабанил пальцами по ру­левому колесу.

—  Что же касается Консорциума, — сухо про­говорил он, — то известно только, что в нем пред­ставлены главным образом обрабатывающие от­расли. Впрочем, также много угледобывающих предприятий — шахты, разрезы. Похоже, там со­брались те, кто не выдерживает конкуренции с зарубежными производителями.

Крунфельд не без сомнения покачал головой.

—   Вырисовывается что-то демоническое... Вы не преувеличиваете?

—   А вы представьте себе, что морозным зим­ним днем из штаб-квартиры Консорциума при­ходит приказ, и в час "ч" парализуется движение. на железнодорожном транспорте, останавливают­ся турбины электростанций, не выходит на ли­нии общественный транспорт... Смятение, хаос, паника. А народ так легко раскачать... Перед ли­цом разразившейся катастрофы любое правитель­ство будет поставлено на колени через сутки, много — через двое. Останется только продикто­вать свою волю, а затем поднять упавшую власть.

—           И за всем этим стоит Горинский?

—   Во всяком случае, он один из тех, кто за этим стоит.

—            А наши в Лэнгли знают?

—            Наши в Лэнгли, похоже, будут не скоро.

—            Считаете, Билли обставит Боби?

—  А вы так не считаете? — мрачно отозвался Нужкин. И добавил: — Скорее уж наши будут в Кремле. И как раз на этом направлении нам с вами необходимо сосредоточиться.

Крунфельд некоторое время молчал, обдумы­вая услышанное.

—   Значит, вы думаете, — наконец заговорил он, — Огонек пустится вдогонку за Никитиным и придет прямиком к Старику.

—   Нет никаких сомнений, — ответил Нужкин, не понимая, куда клонит его помощник.

—   Но почему вы так уверены, что Никитин жив?

—   А как же иначе? — удивился Нужкин.

—   Старик мог его так же ликвидировать, как беднягу Барнета. Разве нет? Ведь он и Никитин, как вы говорили, враги.

—   Мда... — промолвил Нужкин. — Вы хоть доклад-то мой читали?

—   Я его знаю не хуже, чем собственную нало­говую декларацию, — парировал Крунфельд.

—   Но там же все написано. Никитин похитил

Молодцова и заставил того исповедаться перед кинокамерой. Видеокассеты с исповедью Молод­цова, а также, думаю, его собственноручные по­казания, Никитин переправил на Запад. Судя по всему, это настоящая бомба.