УТОПИЙ ЕВГРАФОВЫЙ

УТОПИЙ ЕВГРАФОВЫЙ

Я почувствовал, что меня начинает грнзть нехорошая черная зависть. Черт побери, подумал я, дамьі мои, платить будем поровну, а слава ему одному? Так не пойдет!

Я извинился и вьішел из-за стола. Еще не зная, что предпринять для поднятия своего престижа, я прошел к гардеробной и тут заметил необьічайное, какое-то сдер-жанное оживление. Суетился и бессмьісленно взмахивал руками дежурньїй, пьгхтел с налитой кровью шеей, вечно подшофе, бьівший адмирал, а ньіне главннй администра-тор Дома, по углам перешептнвались девицьі, глядя блес-тящими глазами туда, ще мелькали услужливьіе руки гардеробщика дяди Васи. Я подошел поближе и увидел окруженную поклонниками и поклонницами високую стройную фигуру молодого человекав черном костюме, с гладко зачесанннми назад темними волосами и низко подбритьіми висками. Боже мой! Зто бьш сам Тимур — ярко вспьіхнувшая в прошлом году звезда зстрадн, вспнх-нувшая и покорившая всех, предмет зависти и поклоне-ния. Такого подарка судьбьі я даже не ожидал. Решение созрело мгновенно.

Я решительно подошел к нему и, приложив ПО-БОСТОЧ-ному правую руку к сердцу, слегка поклонился. Зто его, кажется, не столько проняло, сколько удивило. Он при-поднял длиннне чернне брови и вопросительно посмот-рел на меня.

—        Извините, Тимур. Можно вас на два слова? Тимур бьіл потомствснним интеллигентом и потому

обрушившаяся на нею вдруг шумная слава не вскружила ему голову. И он бьш необнчайно доверчив, чем я (до сих пор проклинаю себя!) подло и воспользовался.

—        Послушайте, Тимур... — я, негодяй, даже имел на-глость помяться, изображая смущение. — Вопрос жизни и смерти... Никогда не думал, что могу еще так влюбиться: в мои-то годи! А она, — я горестно всплеснул руками и повесил голову. — Она не обращает на меня никакого виймання!..

Тимур, кажется, забеспокоился.

—        Да, но чем же я-то могу вам помочь?

—        О! — воскликнул я. — Вьі-то как раз и можете! Ви ведь йдете в ресторан?

—        Да.

—        ВИ будете проходить мимо нашего столика — сразу слева от двери, — и только скажите мне: "Здравствуй, Паша". Ви даже не представляєте себе, как зто поднимет меня в ее глазах. Ви же знаєте — женщиньї! А вам зто ничего не стоит. Тимур засмеялся.

—        Значит, "здравствуй, Паша"?

—        "Здравствуй, Паша" — и все!

Я увидел, что Тимуру понравилась зта маленькая хит-рость. Он, уже не сдерживаясь, рассмеялся грудним заразительним смехом, а я чуть ли не бегом вернулся на своє место.

—        От кого ти бежал? — спросил меня Гуров. Я устало махнул рукой.

—        Да ну его! Тимур Гаджибеков пришел, негде от него даже спрятаться...

Наши подружки переглянулись, и Цещшия недоверчи-во спросила:

—        Ви сказали, Тимур Гаджибеков?

—        Ну да! А что, собственно, случилось?

И в зто время вошел Тимур. За ближними столиками перестали жевать и застили с раскрнтьши ртами: телеви-зионное диво узнавали сразу. Тимур повернулся к нашему столику и поднял руку.

—        Здравствуй, Паша! — сказал он и широко улнбнулся. Я поморщился, словно от зубной боли, и застонал:

—        О Господи! Как же ти мне надоел...

Улнбка медленно сползла с лица Тимура. Он побледнел и будто окаменел весь. Все произошло так бистро и неожиданно, что никто ничего толком и понять не успел. Подоспевшие поклонники подхватили его под руки, и вся компания скрилась за дверью закритого зала — только для важних чинов.

Тамбовские подружки смотрели на меня во все глаза: сели я позволил такое с их кумиром!.. Не знаю, что они думали о бо мне, но мне вдруг стало так гадко, так противно за самого себя, что я готов бьш провалиться сквозь землю. Потом подходили и отходили еще какие-то люди, Гуров приветствовал их, назнвал любопьггной Це-цилии имена известньгх писателей, актеров, бардов, и та только тихо млела: "Неужели?", "Что вн говорите!", "А на зкране он совсем другой..."

— И в жизни все люди другие, — глубокомьісленно вздохнул Гуров, понимая, что теперь-то уж ему меня никак не перещеголять.

Понимали зто и наши дамьі. Зто ведь надо — встретиться лином клицус самим Тимуром Гаджибековьім! Расскажи кому в Тамбове, разве поверят? Да никогда в жизни! А зтот Павел бегает от нею, как от навязчивой собачонки. Конечно, что им, зтим журналистам, какой-то там домо-рощенньїй зстрадник, когда специально для них в зтих европах и америках поют в посольствах здитьі пиаф и ирмьі сумак — при розовом свете и на фоне голубого бархата. Наблюдая за подружками, я бьіл абсолютно уве-рен, что именно так они и думают. (Потом моя догадка, к сожалению, подтвердится.) Ох, уж зтот наш отечествен-ньгй кинематограф!

А я клял себя на чем свет стоит — так оскорбить простодушное доверие, употребить во зло сделанное тебе добро! Опять заигрался, никаких тормозов... О том, чтобьі пойти сейчас к Тимуру и извиниться, не могло бьггь и речи. Надо дать ему остьггь. В конце концов, решил я, если он сразу прикял мою шутку, то не может не оценить и ее изящное завершение. Он человек умньїй, тонкий — еще и сам посмеется. Во всяком случае, пошлю ему попозже записочку.

Немного успокоив свою нечистую совесть, я велел Гурову ловить, пока не поздно, Яшу.

Официант Яша бьіл достопримечательностью Дома. И бьіло ему в ту пору уже около восьмидесяти. По-юношески стройннй, изящньїй, с короткой стрижкой совершенно бельгх, тщательно уложенньгх на косой пробор волос и с бледно-голубьіми умньїми глазами, он вполне мог бьі играть в каком-нибудь фильме английского аристократа, а не суетиться между столиками и мраморньїми колонна-ми. Говорили, что Яша в молодше годьі прошел школу в знаменитом петербургском ресторане Николая Палкина. Все может бьггь. Яша бьіл всеобщим любимцем, от него никогда не требовали сдачи (а некоторьіе даже брали у него взаймьі, чтобьі доехать до дома), и каждьій считал своим долгом незаметно поставить ему на служебньїй столик рюмочку, стопочку, лафитничек: "Яша, не побрезгайте..." И Яша не брезговал, хотя всегда как бьі смущался: "Ах, на работе, знаєте ли..."

Но когда зал наполнялся тяжельїм шмелиньїм гулом и за сизьіми клубами табачного дьіма уже смутно просмат-ривались мраморньїе колонньї, начинали раздаваться от-дельньїе голоса:

—        Старики, у кого мой ромштекс?

—        Идите сюда! — откликались из-за дьгмной завесн. — А, зто тьі, Вася? А моя суворовская, случайно, не у тебя?

—        У меня суворовская, — раздавалось с другого кон-ца. — А кому Яша поставил мои шампиньончики?

Яшу зто не смущало, как, собственно, не смущало и "стариков". Даже напротив: вдруг обнаруживались друзья, которьіх долго не видел, завязьівались новьіе (и нужньїе!) знакомства — шло братание.

С нашей поджаркой Яша не заблудился. Во-первьгх, зто трудно бьіло сделать — мьі сидели у самой двери, мимо не пройдешь, а во-вторьгх, фирменное блюдо стоило дорого и потому заказов бьіло на счет. Когда словно живьіе (на горячей плитке!), шкворчащие и шипящие на раскален-ной сковороде розовьіе куски мяса, окутанньїе клубами пара, вносили в зал, наступала тишина. Зто бьіло как священнодейетвие.