продолжал Арсентьев

Значит, я так понимаю, — продолжал Ар­сентьев, выдержав минутную паузу, — палец Нел­ли вас вполне устроит?

—   Мне бы хотелось вернуться к началу нашей беседы, — добродушно проговорил Никитин.

—   Пожалуйста! — с готовностью согласился Арсентьев. — Я вас слушаю.

—   Давайте все-таки попробуем договориться, — предложил Никитин. — Пока у нас это не полу­чилось, потому что вы уж очень уклончивы, Па­вел Николаевич. Какая-то группа за вами... Что за группа? Не ясно. Какие мотивы у вас? Тоже как-то в тумане. Вместо того, чтобы прояснить ситуацию, вы настойчиво предлагаете нам палец несчастной девушки... Мне кажется, вы как-то слишком уж увлеклись этой темой.

—   Я не понимаю, что вы хотите, — зло при­щурился Арсентьев.

—   Он не понимает, что мы хотим! — изумлен­но сказал Никитин, обращаясь к Молодцову. И снова перевел взгляд на Арсентьева: — Ну, вы даете, Павел Николаевич! Мы хотим ясности, только и всего! Правда, разговор у нас какой-то очень нервный. Может, оттянемся маленько? У меня найдется бутылка приличного коньяка. А?

—   Не надо коньяка, — ответил Арсентьев. — А к началу разговора, если хотите, можно вер­нуться. Я предложил вам сотрудничество, вы от­клонили мое предложение...

—   Минуточку, минуточку! — перебил Ники­тин. — Вы говорили вообще... А что будет, если нудет... Так предложения не делаются.

—   Возможно, вы правы, — согласился Арсен­тьев. — Начну сначала...

—   Очень хорошо! Начните сначала, — добро­душно проговорил Никитин, поудобнее устраи­ваясь на диване.

—   Чтобы вам было понятнее, — начал Арсен­тьев, — пойдем от общего к частному. Общее — это досрочные президентские выборы. К ним уже усиленно готовятся. Среди прочих — наш общий друг Сергей Алексеевич Горинский. Он участву­ет в оформлении политической партии, которая намерена выставить своего кандидата на прези­дентских выборах.

—   Детский сад! — пренебрежительно фыркнул Никитин.

Арсентьев покачал головой.

—  Наши аналитики думают иначе. За этой но­вой партией могут встать огромные людские мас­сы. Все машиностроительные заводы, включая ВПК и армию, фабрики, шахты... Они будут го­лосовать не за московских придурков, а за свой собственный экономический интерес — субси­дии, тарифы, расценки, рынок сбыта, платежи, зарплата, уровень жизни...

—  А идеология? Арсентьев пожал плечами.

—    Насколько я знаю, основные постулаты до сих пор четко не сформулированы. Но, надо пола­гать, это опора на собственные силы, а значит, — почвенничество, консерватизм, патриотизм...

—    Соод-Ьиу, Атепса! — засмеялся Никитин и закинул руки за голову.

Однако Арсентьев, похоже, не склонен был ве­селиться.

—   До сих пор средствам массовой информа­ции, которые мы контролируем, удавалось дисдис­кредитировать это течение криками "национа­лизм", "фашизм"... — мрачно проговорил он. И вдруг зло ощерился: — Ручки опустите!

—   Что? — кажется, растерялся Никитин.

—   Руки, говорю! — проревел Арсентьев. — Только медленно, медленно. Вот так...

Какой вы мнительный, — покачал головой Никитин, опуская руки на колени.