Я прошел через другой вход.

11нетолст я получил ОТ наших коллег В ТОЧ­НОМ соответствии с установленным порядком, — < покойно ответил он. — Вот разрешение.

Иван Иванович мельком взглянул и остался вполне удовлетворен.

—    Как вы сумели пронести оружие в Дом пра­вительства? — Наконец, прозвучал вопрос, кото­рый человек в штатском больше всего хотел и одновременно страшился задать. Ведь если вы­яснится, что его люди прохлопали... Простым раз­бором полетов дело не ограничится, и наверняка последуют оргвыводы.

—    Я прошел через другой вход. Вместе с пер­вым вице-премьером Александровым, — ответил Николаев.

—    Вы с ним знакомы?

—    Да, он подвез меня.

Иван Иванович облегченно откинулся на спин­ку кресла, и по губам его впервые скользнула

улыбка.

—  Понятно, — произнес он. — Теперь понят­но. Но тем не менее проносить оружие в Дом правительства категорически запрещено. Вы должны были знать.

Николаев пожал плечами.

—  Представьте себе, я не знал. Меня никто ни о чем не спрашивал и не проверял... А, кроме того, я сегодня прямо с поезда и даже в гостини­цу не заезжал, боясь опоздать на заседание пра­вительства. Где я должен был оставить пистолет? На вокзале, в камере хранения?

За долгие годы службы опытнейший Иван Ива­нович был многажды бит, так что за него можно было дать даже не двух, а десяток небитых, и весьма поднаторел в интригах. Он понимал, ви­дел и чувствовал, что перед ним сидит именно генерал от ВПК, а не провокатор и не агент од­ной из многочисленных спецслужб, которая не то проводит плановую проверку, не то плетет какую-то сеть, которая может ненароком повре­дить его карьере... Но именно в силу своей много­опытности он не мог, после выяснения формаль­ностей, вот так сразу и вдруг отпустить свою жер­тву, а продолжал зудеть и зудеть, задавая вопро­сы по второму и третьему разу. Впрочем, его мож­но было понять. В конце концов, не каждый день на выходе из Дома правительства задерживают посетителей с боевым пистолетом в кармане. И надо еще было сообразить, докладывать ли на­верх об этом инциденте, в котором неизбежно будет фигурировать и фамилия первого вице-пре­мьера, известного своим крутым нравом, и кому именно докладывать, и как докладывать? Или все же лучше придержать эту историю до поры до времени в собственном досье?.. Было о чем заду­маться!

Наконец, это бесконечное хождение по кругу окончательно надоело^задержанному, и он щелк­нул ногтем по циферблату "СИгаго* Реггедаих", ук­рашавших его запястье.

—  У меня дела, уважаемый Иван Иванович! Давайте решайте...

Человек в штатском вздохнул и с видимой не­охотой выдавил из себя:

—    Свободны. Надеюсь, вы сделаете для себя необходимые выводы.

—    А это?

—  Забирайте... "Макаров" исчез в кобуре.

—  Может, по рюмочке? — неожиданно и Со­всем простецки предложил Николаев, лишний раз доказывая, что он именно тот, за кого себя выда­ет. Люди, выкованные в горниле советской но­менклатуры, всегда считали, что на их этаже влас­ти все свои, и с ними необходимо дружиться и кумиться, по возможности никому не наступать на мозоли и всегда расходиться красиво. В этом была их огромная сила, ибо, как давно известно, сила в единении.

Иван Иванович, который был, по сути, таким же номенклатурным чиновником, как и Нестор Матвеевич, только служил по другому ведомст­ву, вполне оценил этот жест, поднимавший его до уровня крупной акулы от ВПК. И хотя он веж­ливо отклонил предложение насчет рюмочки, со­славшись на долг службы, но вышел из кабинета и лично проводил Нестора Матвеевича до само­го выхода, где с улыбкой пожал ему на прощание руку. Расстались они так, что лучше просто и быть не могло.

Сбежав по ступеням крыльца Дома правитель­ства, Николаев нетерпеливо завертел головой по сторонам. Но не успел он заметить свой лиму­зин, как темно-синий "крайслер" уже остановил­ся возле него, и человек, сидевший на заднем сиденье, открыл изнутри дверцу.

Через несколько минут "крайслер" на предель­но допустимой скорости мчался по магистрали.

—    Как прошел визит? Удачно? — поинтересо­вался тот, с кем Николаев уселся на заднее сиде­нье лимузина.

Кое-какие вопросы порешал, — тяжело вздохнув, ответил генеральный. — Налоги, пени, штрафы... Мать их за ноги и в Бога душу!

Его сосед, тощий и невзрачный человек лет пятидесяти, промолчал, поглядывая в окно. На нем был надет такой простенький и потертый кос-тюмишко, что в голову невольно закрадывались мысли о Тишинском рынке, и даже, может быть, не совсем безосновательно. И хотя Константин Анатольевич Гливаков (так звали этого господи­на), имея степень кандидата исторических наук, служил в ИМЭМО, не самом рядовом научном учреждении, должность он имел самую рядовую — научный сотрудник, и даже не старший. Впро­чем, Гливакова это обстоятельство, кажется, ни­сколько не огорчало, а самолюбие ученого впол­не удовлетворялось тем, что некоторые люди очень часто прислушивались к его мнению. Сре­ди последних был, между прочим, и покойный вице-премьер Шилов, погибший не столь давно при очень странных обстоятельствах.

После смерти Шилова получилось так, что Гли­ваков как бы по наследству перешел к Николае­ву, сделавшись его политическим советником. При этом поначалу вышла небольшая заминка с оплатой, но потом все уладилось.

Надо заметить, что Нестор Матвеевич без из­лишней огласки владел в родном городе доброй половиной акций процветающего пивного заво­да, оснащенного в пору перестройки и борьбы за научно-технический прогресс самым современ­ным зарубежным оборудованием. Кроме того, он прибрал к своим рукам через подставные лица едва ли не все акции предприятия, которым ру­ководил.

Тем не менее генеральный директор не захо­тел платить Гливакову из собственного кармана. И не из жадности вовсе, а просто потому, что такое никак не укладывалось у него в голове.

Так Гливаков вдобавок к своей научной дея­тельности сделался менеджером заводского от­дела внешнеторговых связей. Но от этого голов­ной боли прибавилось только у Николаева, ко­торый с тех пор должен был каждый раз убеж­дать собрание акционеров, что никому неведо­мый менеджер приносит объединению огромную пользу, а потому вправе рассчитывать на сораз­мерную его непомерным трудам оплату.

—  Удалось что-нибудь узнать о Молодцове? — прервал затянувшееся молчание Гливаков.

Николаев повернулся к нему всем корпусом, показывая, что этот вопрос задел его за живое.

—    Я не мог особенно гнать волну, вы пони­маете, спрашивал как бы между прочим, мол, дав­но что-то не видно и все такое прочее...